Антимонопольная политика - социальное пособие для корпораций

(пер. под ред. В. Новикова)

^*Клайд Уэйн Крюс-младший является стипендиатом-исследователем Института конкурентного предпринимательства, где он занимается изучением издержек и тенденций в области государственного регулирования и других экономических проблем. Ранее Уэйн был советником по юридическим вопросам сенатора Фила Грэмма, ответственного за вопросы реформы государственного регулирования и социального обеспечения. До этого Уэйн работал экономистом в Фонде «Граждане за здоровую экономику» (Citizens for a Sound Economy Foundation (CSEF), а еще раньше - экономистом в Управлении по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. Им опубликованы статьи на тему экономической политики в таких изданиях, как the Wall Street Journal, Journal of Commerce, the Washington Times, the Electricity Journal, the Journal of Regulation and Social Costs и т.д. Уэйн получил степень MBA в колледже Вильгельма и Марии и степень бакалавра естественных наук в Колледже Лендера (Гринвуд, Южная Каролина).

Клайд Уэйн Крюс-младший^{* [1]}

Резюме

Во время предвыборных кампаний 1994 и 1996 г. политические реформаторы обещали отказаться от эксцессов чрезмерного государственного регулирования. Несмотря на то, что широкомасштабной реформы, направленной на сворачивание неэффективного экологического регулирования и управления экологическими рисками, не произошло, понимание того, что нередко регулирование заходит слишком далеко, осталось. Однако антимонопольное регулирование так и не подверглось коренному переосмыслению.

Вопреки тому, что о неудачах государственного регулирования становится известно все шире, антимонопольная политика, нацеленная на защиту потребителей посредством контроля монопольной власти, по-прежнему служит практически неизменным образцом мотивированного общественным благом регулирования бизнеса, важным инструментом защиты потребителей от эксплуатации со стороны монополий. Более того, антимонопольная политика считается важным средством защиты системы свободного предпринимательства.

Добрая репутация антимонопольной политики не заслужена и вредна. Высокопоставленные политики из обеих партий, особенно те, кто верит, будто антимонопольная политика проводится на благо потребителей, должны пересмотреть свои привычные представления. Многие комментаторы обратили внимание на то, что громкие фразы об общественной значимости антимонопольной политики идут вразрез с ее реальной тенденцией подвергать наказанию полезную и эффективную деятельность. Сейчас немногие принимают на веру сообщения о реальных результатах антимонопольной политики. Ее сторонники по-прежнему думают, что последовательное применение принципов экономической теории и привлечение к работе лучших судей позволят повысить ее действенность.

Антимонопольная политика приводит в действие эксплуатацию общества и успешных бизнесменов со стороны групп особых интересов, на законных основаниях сдерживая конкуренцию и создавая стимул к получению от них тройной компенсации убытков (treble damage). То, что антимонопольная политика по сути своей порочна и противоречит интересам потребителей, никогда не признавалось официально. Не был отменен ни один антимонопольный закон. В наше время антимонопольная политика приобретает еще более значимую роль благодаря судебным процессам против компаний Уол-Март, Майкрософт и предполагаемого слияния Стейплз и Офис Депот.

Сторонники свободного рынка, как правило, обходят антимонопольную политику молчанием, охотно и привычно отказываясь от своего во всех прочих отношениях твердого убеждения, что свободный рынок обеспечивает наилучшее распределение ресурсов. Разумеется, подобная слепота касается не только антимонопольной политики. Рыночными принципами часто пренебрегают, когда это приносит политическую выгоду, о чем свидетельствует пропаганда в пользу таких средств перераспределения богатства, как субсидии производителям сельскохозяйственной продукции, финансовая поддержка крупных государственных научных проектов (таких, как Сверхпроводимый суперколлайдер), социальных программ, приносящих неожиданные выгоды будущим поколениям, и другие подачки и разновидности обеспечения всеобщего благосостояния.

В данной статье исследуется, каким образом антимонопольные законы препятствуют ходу динамичных рыночных процессов, посягают на права индивидов, осуществляют регулирование в интересах особых групп, а также рассматривается роль государства как коренной причины существования монополии. Складывается впечатление, что движущей силой антимонопольной политики является скорее стремление к достижению частных целей, чем желание сократить неподъемные расходы или повысить эффективность экономики. Исчисляемая десятилетиями история антимонопольного регулирования дает достаточно оснований считать, что оно не способствует повышению благосостояния потребителя, а, напротив, потворствует карьерным амбициям наблюдателей из Конгресса, а также фирмам, которые рассчитывают, что смогут помешать более удачливым конкурентам. Точно так же часто антимонопольное регулирование и применение антимонопольных законов ведут к повышению цены и сокращению выпуска продукции монополиста, разрушая незамеченные источники эффективности. На пороге нового столетия вера в то, что антимонопольные законы в первую очередь защищают потребителей, заслуживает дополнительного, критического и всестороннего рассмотрения в Конгрессе.

Введение. Парадокс реформы государственного регулирования

Во время предвыборных кампаний 1994 и 1996 г. политические реформаторы обещали отказаться от эксцессов чрезмерного государственного регулирования. Несмотря на то, что широкомасштабной реформы, направленной на сворачивание неэффективного экологического регулирования и управления экологическими рисками, не произошло, понимание того, что нередко регулирование заходит слишком далеко, сохранилось. Несмотря на признание этого факта и пршествия двух десятков лет, начиная с момента существенного экономического дерегулирования транспорта, коммуникации и финансового сектора, антимонопольное регулирование так и не было в корне переосмыслено.

Антимонопольная политика претендует на то, чтобы защищать потребителей посредством контроля над рыночной властью. Принятый в 1890 г. Акт Шермана - основа современного антимонопольного законодательства - запрещает «любой контракт, объединение или тайный сговор, направленный на ограничение торговли» и предусматривает, что «каждый индивид, который станет монополистом или попытается стать монополистом, или заключит тайное монопольное соглашение, будет считаться виновным в уголовном преступлении». В соответствии с Актом Клейтона от 1914 г. была создана Федеральная торговая комиссия, а предложенный Актом Шермана «скелет» оброс плотью при помощи запрета на некоторые виды деятельности, в определенных условиях считавшиеся препятствующими конкуренции, например, поглощения и слияния, продажа в нагрузку (tying arrangements), соглашения об эксклюзивном дилерстве и объединенное управление (interlocking directorates).

Вопреки тому, что о неудачах государственного регулирования становится известно все шире, антимонопольная политика, нацеленная на защиту потребителей посредством контроля монопольной власти, по-прежнему служит практически неизменным образцом мотивированного общественным благом регулирования бизнеса, важным инструментом защиты потребителей от эксплуатации со стороны монополий. Более того, антимонопольная политика считается важным средством защиты системы свободного предпринимательства. Сенатор Шерман был республиканцем - членом партии, обычно ассоциирующейся с поддержкой рыночной экономики. Нобелевский лауреат Джордж Стиглер, которым восторгались широкие круги консерваторов, говорил, что закон «защищает интересы общества в том самом смысле, в котором я считаю отвечающими интересам общества владение частной собственностью, принуждение к выполнению контрактов и борьбу с преступностью. Мне нравится Акт Шермана» [2].

Добрая репутация антимонопольной политики не заслужена и вредна. Высокопоставленные политики из обеих партий, особенно те, кто верит, будто антимонопольная политика проводится на благо потребителей, должны пересмотреть свои привычные представления. Многие комментаторы обратили внимание на то, что громкие фразы об общественной значимости антимонопольной политики идут вразрез с ее реальной тенденцией подвергать наказанию полезную и эффективную деятельность. Сейчас немногие принимают на веру сообщения о реальных результатах антимонопольной политики. Ее сторонники по-прежнему думают, что последовательное применение принципов экономической теории и привлечение к работе лучших судей позволят повысить ее действенность. Вместо этого политикам нужно не просто усомниться в действенности антимонопольной политики, а принять во внимание мощные стимулы, порождаемые антимонопольным законодательством. Антимонопольная политика приводит в действие эксплуатацию общества и успешных бизнесменов со стороны групп особых интересов, на законных основаниях сдерживая конкуренцию и создавая стимул к получению от них тройной компенсации убытков (treble damage). Несмотря на то, что чиновники, в частности, представители администрации Рейгана, пытались серьезно перестроить антимонопольную политику, на официальном уровне ни разу не прозвучало признания, что она по сути своей порочна и противоречит интересам потребителей. Не был отменен ни один антимонопольный закон. Более того, администрация Буша предъявила коммерческим авиалиниям США знаменитый судебный иск за то, что они якобы использовали для установления цен свои частные компьютерные системы бронирования билетов, и вынудила авиалинии поделиться технологиями. В наше время антимонопольная политика приобретает еще более значимую роль благодаря судебным процессам против компаний Уол-Март, Майкрософт и предполагаемого слияния Стейплз и Офис Депот.

Сторонники свободного рынка, как правило, обходят антимонопольную политику молчанием, охотно и привычно отказываясь от своего во всех прочих отношениях твердого убеждения, что свободный рынок обеспечивает наилучшее распределение ресурсов. Разумеется, подобная слепота касается не только антимонопольной политики. Рыночными принципами часто пренебрегают, когда это приносит политическую выгоду, о чем свидетельствует пропаганда в пользу таких средств перераспределения богатства, как субсидии производителям сельскохозяйственной продукции, финансовая поддержка крупных государственных научных проектов (таких, как Сверхпроводимый суперколлайдер), социальных программ, приносящих неожиданные выгоды будущим поколениям, и другие подачки и разновидности обеспечения всеобщего благосостояния.

Alan Murray, Merger Wave May Put Spotlight on Antitrust. The Wall Street Journal, April 8, 1996, p. A1.

Однако сторонники рынка в большинстве своем признают антирыночный характер подобного перераспределения богатства, и если они не способны заявить о своем желании покончить с такими программами или радикально их сократить, то они должны, по крайней мере, прекратить неумеренно их хвалить. С другой стороны, антимонопольное законодательство заслужило почти безупречную репутацию образца ответственного, морального, доброжелательного государственного вмешательства. Практически ни один реформатор не заявляет о своем желании отменить антимонопольное регулировани: Дэвид Макинтош, один из известных сторонников дерегулирования в Конгрессе, сказал в интервью The Wall Street Journal: «Думаю, что я в итоге поддержку антимонопольную ю политику», хотя и настаивал на том, что «она должна быть четко очерчена» [3]. В рамках своей предвыборной кампании Боб Доул завил Си-СПЭН^{* [4], что одной из причин, по которой он восторгался президентом Теодором Рузвельтом, было то, что он «разрушил крупные корпорации и сделал многое, чтобы сосредоточить усилия партии на интересах людей, а не особых групп» [5]. При условии, что Доул понимает ключевое отличие лже-предпринимателей, которые приобретают свою монополию за счет благосклонности политиков или исключительных монопольных прав, а не выдающихся рыночных результатов, почему он приветствует насильственную ликвидацию добровольных деловых организаций - прямое манипулирование рынком со стороны политиков? Почему сторонник свободного рынка отождествляет размер фирмы с порочностью или с преследованием «особых интересов»?}

К чести сенатора Доула, он был одним из немногочисленных членов законодательного органа, кто в 1995 г. защищал Майкрософт от притеснений со стороны Министерства юстиции, и кого привела в ярость идея, что государство должно «диктовать условия, на которых товар может быть поставлен на рынок и продан». «Ущипните меня» - воскликнул Доул, - «но я думал, что мы по-прежнему находимся в Америке» [6]. Эта принципиальная позиция резко контрастирует с опрометчивыми комментариями Доула по поводу Рузвельта.

Даже усилия, которые были недавно предприняты консервативными республиканцами по ликвидации Федеральной торговой комиссии (которая наряду с Министерством юстиции следит за выполнением требований антимонопольной политики), не отменили бы антимонопольные функции этой комиссии. С их точки зрения, исполнение этих функций просто было бы упрощено при помощи передачи их Министерству юстиции [7]. Проведение вредной политики с более высокой степенью эффективности - это не прогресс, а шаг назад. Очевидно, даже сторонникам капитализма нужно еще многое узнать о роли рынка в области защиты индивидуальных прав и защиты потребителей от эксплуатации. К сожалению, отказ консерваторов от проведения антимонопольной политики в ближайшей перспективе так же маловероятен, как выбор либералами политики свободного рынка. Ни один из политических лагерей не понимает сути капитализма, основанного на неограниченной свободе рынка. Реформаторы государственного регулирования до сих пор не могут понять, что по сути своей антиконкурентный характер и последствия антимонопольной политики подрывают основы законности антимонопольного регулирования в целом.

Антимонопольная политика сдерживает динамические рыночные процессы

Антимонопольное законодательство стремится привести реально существующие рынки в соответствие со стандартом, определяемым набором надуманных теоретических характеристик, которые предположительно описывают состояние «совершенной конкуренции». Эти характеристики включают: наличие множества покупателей и продавцов, полная информация, однородность продукции и неспособность кого-либо из отдельно взятых продавцов повлиять на цену товара в силу того, что у потребителей имеется много возможностей выбора. Такая ситуация не имеет ни малейшего сходства ни с реальным миром, ни с желательным положением дел, и неизбежно ведет к тому, что такая конкурентная и полезная деятельность, как агрессивный маркетинг и реклама, увеличение размера предприятия, энергичная ценовая конкуренция и стремление к победе, подлежит наказанию как преступная и противоречащая интересам потребителя. Десятилетиями антимонопольные законы подвергали наказанию индивидов за их якобы противоречащее конкуренции поведение, которое в последние годы стало все чаще признается полезным, и примером здесь служат вертикальные ценовые ограничения, налагаемые производителями на розничных торговцев для обеспечения качества дилерских услуг, оказываемых потребителям (путем пресечения предоставления скидок, не связанных с оказанием услуг).

Антимонопольная политика создает атмосферу, в которой очевидно преуспевающие становятся потенциальными преступниками, только потому, что они широко известны. Никто не может заранее сказать, что является антимонопольным правонарушеним: это почти полностью зависит от прихоти руководства Министерства юстиции и Федеральной торговой комиссии. Если компания устанавливает более высокие цены, чем кто-либо другой, ее могут обвинить в монополизме. Если цены у всех одинаковы, то фирмы можно обвинить в сговоре. Если установленные фирмой цены слишком низкие, это означает беспощадную конкуренцию и хищническое ценообразование. Как недавно обнаружили Сэм Уолтон, Билл Гейтс, компании IBM и Toys 'R' Us, каждое знаменитое предприятие совершает формальное нарушение. В условиях неотступного преследования антимонопольными законами важной задачей бизнеса становится важным не привлекать внимание.

У многих есть впечатление, которое во многом придает антимонопольной политике жизненную силу, что подлинная конкуренция не может существовать там, где нет множества фирм. Органы, применяющие антимонопольное законодательство, считают конкуренцию некой количественной величиной, а не процессом, которым она в действительности является - «процессом, посредством которого производители поставляют свою продукцию на рынок без постороннего принуждения» [8]. Конкурентные рынки могут принимать многочисленные формы, и в существовании единственной фирмы нет ничего по своей сути противоречащего конкуренции. Конкуренция, как отметил экономист Йозеф Шумпетер, - это динамичный процесс «разрушительного созидания». По его мнению, для органов антимонопольного регулирования характерна ошибочная тенденция: основное внимание они уделяют тому, «каким образом капитализм управляет существующими структурами», тогда как «реальная проблема заключается в том, каким образом он их создает и разрушает» [9]. Нововведения постоянно подстегивают существующие предприятия, и ни одной фирме не гарантировано выживание.

Исторически сложилось так, что определенные виды деятельности считаются препятствующими конкуренции и наносящими вред потребителям. Однако в тех случаях, когда рынки рассматриваются с точки зрения процессов открытия, существует разумное оправдание ненасильственной деятельности, даже если бюрократы так и не смогли их найти. Альтернативные интерпретации некоторых запрещенных видов деятельности показывают, каким образом стремление их подавить на самом деле способствует неправомерному перераспределению богатства от одних производителей к другим или даже от потребителей к производителям. Реальное положение дел заключается в том, что многие виды деятельности, которые сторонники антимонопольного регулирования считают вредными, приносят пользу потребителям.

Рассмотрим кратко возможные аргументы в пользу эффективности трех следующих обычно осуждаемых видов деятельности [10]:

Слияния и поглощения. Компании, принявшие решение о слиянии, могут добиться эффективности и снизить общие издержки производства путем объединения ресурсов. Обычным возражением против крупных слияний служит то, что они приведут к повышению цен. Но если конкуренты искренне верят в то, что слияние приведет к повышению цены, маловероятно, чтобы они жаловались антимонопольным органам, поскольку они смогут увеличить продажи своей более дешевой продукции. Таким образом, слияния обладают встроенным индикатором эффективности: сопротивление со стороны конкурентов служит ярким признаком того, что слияние принесет пользу потребителям за счет снижения цен. К сожалению, антимонопольные меры во многом способствуют ослаблению конкуренции.

Хищническое ценообразование. Потребители всегда выигрывают от снижения цен. Опасение, что «хищник» вытеснит всех конкурентов, а затем повысит цены до опасного монопольного уровня, не нашло подтверждения в реальной жизни. Главной причина этого заключается в том, что хищническое поведение обходится самому «хищнику» дороже, чем его конкурентам: он должен распространять и сбывать продукцию и нести затраты, чтобы захватить рыночную долю, в то время как конкурентам такие затраты нести не нужно. Кроме того, «хищник» буквально подтолкнет к входу на рынок новые фирмы, если впоследствии он повысит цены, чтобы эти затраты окупить.

Сговор. Кооперация, подобная той, что существует при создании партнерства и корпорации, играет заметную роль в современном крупномасштабном производстве и часто не менее важна, чем конкуренция. Попытки объединить частные ресурсы или договориться на определенных условиях могут несколько отличаться от создания крупной корпорации или совместного предприятия, но, тем не менее, им нельзя дать уничижительное название «сговора». Подобная консолидация может принести пользу потребителям за счет исчезновения потребности в ненужном дублировании, снижения издержек и координации НИОКР. Неудачные комбинации, которые неспособны принести выгоду потребителям, к примеру, неэффективные соглашения по поддержанию цены на фиксированном уровне, побуждают участников кооперации к мошенничеству и всегда вызывают соперничество со стороны новых конкурентов. Необходимую дисциплину может установить только рынок, но не государство.

Несмотря на пользу, которую приносит потребителям некоторые якобы «антиконкурентное» поведение, свободный рынок оправдывается не только его способностью приносить пользу потребителям. Этической основой свободного рынка служит право суверенных индивидов добровольно объединяться и заниматься или не заниматься торговлей. С другой стороны, антимонопольная политика отвергает базовую идею прав собственности и рассматривает добровольное выставление на продажу товаров, находящихся в чьей-либо собственности, не как неоспоримое право, а как возможность применения силы в отношении потребителей.

Антимонопольная политика представляет собой регулирование в интересах особых групп

Если даже самые осуждаемые виды предпринимательской деятельности зачастую содействуют повышению благосостояния потребителей, то у антимонопольного регулирования должно быть какое-то иное объяснение. Все меры регулирования - независимо от того, относятся ли они к числу мер регулирования экономики или обеспечения здоровья и безопасности - обязаны своим существованием идее, что «несостоятельность рынка» действительно имеет место, и государство способно исправить ситуацию. Однако за последние несколько десятилетий выяснилось, что большинство мер регулирования, даже в области обеспечения здоровья и безопасности, не защищают интересы общества, а способствуют перераспределению богатства в пользу политически влиятельных групп. Тарифы и квоты защищают отечественных производителей от иностранной конкуренции благодаря тому, что все американцы вынуждены платить более высокие цены за товары из защищаемой товарной группы. Меры по маркировке продуктов питания, ограничивающие применение санитарных норм, могут принести выигрыш авторитетным фирмам с уже сложившейся репутацией за счет никому не известных новичков без гроша в кармане. Крупные фирмы могут внедрять дорогостоящие технические нововведения, чтобы снизить выбросы загрязняющих веществ, если это налагает на конкурентов относительно более тяжелое бремя; в случае устранения конкурентов более высокие затраты, которые несут крупные фирмы, могут быть покрыты увеличением их рыночной доли и более высокой ценой [11].

В силу того, что принудительные меры антимонопольной политики могут получить широкое распространение, а конкуренты или отдельные граждане (иными словами, группы с особыми интересами), могут подать на отрасль в суд за нарушение антимонопольного законодательства, мы не ошибемся, если назовем антимонопольную политику формой государственного регулирования. В этом смысле антимонопольная политика и обычные меры по перераспределению богатства вполне могут заменить друг друга. Однако «несостоятельность государства» при разработке и применении мер регулирования или проведении судебных процессов о нарушении антимонопольного законодательства может оказаться сильнее предполагаемой «несостоятельности рынка», на корректировку которой эти меры и были направлены. Точно так же, как существуют потенциальные выигрыши групп с особыми интересами, которые те извлекают из применения мер, губительных для чьих-либо конкурентов, существуют и выигрыши от предъявления им судебных исков. Прибегая к помощи антимонопольных законов, завистливые конкуренты могут обвинить фирмы, выбранные в качестве мишеней, в отказе от взаимодействия, соглашениях об отказе от конкуренции, эксклюзивном дилерстве, объединенном управлении, хищническом ценообразовании и других действиях, которые, как они утверждают, наносят вред потребителям и им самим. Направлением науки, которое лучше всего помогает унифицировать подобные результаты, противоречащие интересам потребителей, является теория групп с особыми интересами. Известная в своей простейшей форме как теория «захвата», она гласит, что «как правило, процесс регулирования захватывается отраслью и разрабатывается и действует в первую очередь ради ее пользы» [12]. Примером являются меры по регулированию грузоперевозок, которые, прежде чем подвергнуться дерегулированию, защищали существующие фирмы от конкуренции путем блокирования входа на рынок новых конкурентов.

Чикагская школа экономической мысли, к которой можно отнести таких экономистов, как Джордж Стиглер, Гарольд Демсец и Йель Броузен, документально подтвердила потенциальную общественную неэффективность регулирования и антимонопольной политики. Исследовательская программа Чикагского университета в первую очередь направлена на то, чтобы продемонстрировать, что большое количество видов деятельности, незаконных с формальной точки зрения, - таких как слияния и поглощения, установление цены перепродажи и другие, которые были отмечены выше, - на самом деле содействуют конкуренции и приносят пользу покупателю. Но чикагская школа не отвергает антимонопольной политики полностью: ее представители по-прежнему руководствуются критерием «благосостояния потребителей» и считают прямой сговор (поддержание цены на заданном уровне) и крупные горизонтальные слияния вредными для потребителя и заслуживающими внимания органов антимонопольного регулирования [13].

Заметный вклад в развитие теории групп с особыми интересами внес Сэм Пельтцман, который показал, что теория «захвата со стороны производителя» была сама по себе неудовлетворительной и что, напротив, представители органов регулирования, стремясь максимизировать число голосов избирателей, должны учитывать и предпочтения потребителей [14]. Чиновник должен уравновешивать предельные изменения в числе голосов производителей и потребителей: оптимум или ситуация максимизации числа голосов существует тогда, когда бесконечно малый прирост числа голосов, полученный за счет предпочтений одной группы в точности покрывает потерю голосов другой группы. Пельтцман показывает, что в силу необходимости уравновешивать противоположные интересы производителя и потребителя, итоговый результат процесса регулирования в рамках группы давления будет способствовать установлению регулируемой цены на уровне ниже монопольной цены максимизирующей прибыль фирмы, но выше цены, обеспечивающей нулевую экономическую прибыль, которая преобладает в отрасли с совершенной конкуренцией. Из этого следует, что представители регулирующего органа могут получать максимальную выгоду в диаметрально противоположных ситуациях, в которых наблюдается либо «естественная монополия», либо «совершенная конкуренция». Уже на некотором промежуточном уровне ценовое регулирование отраслей ведет к меньшему выигрышу регулирующего органа.

Вывод о том, что представитель органа власти завоевывает голоса избирателей путем регулирования не только монополии, но и конкурентных фирм, оказался важным для более глубокого анализа поведения групп с особыми интересами. Регулирование сельскохозяйственного производства, грузоперевозок, услуг такси, парикмахерских услуг и мелких юридических услуг, таких как процедура банкротства и оформление завещаний, служит примером регулирования достаточно конкурентных рынков в интересах определенных групп. Эти выводы могут облегчить понимание в противном случае загадочных примеров применения мер антимонопольной политики в отношении явно конкурентных рынков, таких как рынок игрушек, бакалейных товаров, медикаментов и канцелярских принадлежностей, на которых цены падали и возможности выбора потребителей были беспрецедентными. Разумеется, для того, чтобы быть «эффективным» в понимании чикагской школы, регулирование должно быть направлено не на тех, кто участвует в энергичной конкуренции, а на тех, кто устанавливает монопольные цены.

Экономическая теория общественного выбора (основателем которой является Нобелевский лауреат Джеймс М. Бьюкенен) разделяет скептическое отношение чикагской школы к большинству мер антимонопольной политики, и в ее рамках было документально подтверждено негативное влияние на потребителей десятилетий антимонопольного принуждения и экономического регулирования в целом [15]. Главный принцип теории общественного выбора тоже заключается в том, что «несостоятельность рынка» следует сопоставлять с вероятной «несостоятельностью государства», то есть с риском того, что принудительные меры ухудшат положение покупателей по сравнению с якобы антиконкурентным поведением.

Однако сторонники теории общественного выбора, как правило, не придают значения представлению чикагских экономистов, что «лучшие люди» в правительстве - те, кто знаком с вводным курсом экономической теории и энергично борется за применение принципа «потребительского благосостояния» - могут избежать политических неудач и гарантировать, что принудительные меры антимонопольной политики будут предприниматься подобающим образом. Теория общественного выбора не до конца признает допущение, что первоочередной задачей антимонопольного регулирования является защита интересов потребителя; вместо этого оно, как правило, рассматривается как средство реализации особых интересов, заключающихся в возведении барьеров для входа на рынок более удачливых конкурентов. В действительности, некоторые ученые даже полагают, что причиной проведения антимонопольной политики служит необходимость перераспределения богатства в пользу групп с особыми интересами. Томас ДиЛоренцо приводит убедительное доказательство того, что антимонопольное регулирование и защита интересов потребителей никогда не переживали свой «золотой век», напротив, Акт Шермана был «явно протекционистским актом, предназначенным для защиты мелких и менее эффективных предприятий от более крупных конкурентов». ДиЛоренцо утверждает, что на протяжении предполагаемого периода злоупотреблений монопольной властью конца XIX в. производство не сокращалось, а росло быстрыми темпами, а цены не повышались, а падали [16].

Неявной посылкой применения антимонопольных законов является предположение, что государственные чиновники существенно отличаются от индивидов, конкурирующих на частном рынке. В то время как традиционное антимонопольное законодательство соглашается с Адамом Смитом в том, что рынком правят индивидуальные интересы, оно ошибочно допускает, что законодатели и бюрократы лишены возможности действовать стратегически, руководствуясь собственными интересами, принимают во внимание только интересы общества и поэтому никогда не станут применять антимонопольные законы в пользу, скажем, фирмы или отрасли, расположенной в конкретном избирательном округе Конгресса. Сторонники антимонопольного регулирования никогда не объясняют, почему государственные чиновники непременно будут вести себя настолько альтруистично и каким образом они будут это делать. Но, как утверждает профессор Бьюкенен, теоретик не может предерживаться двух противоположных взглядов: «Бремя доказательств должно ложиться на исследователя несостоятельности рынка, поскольку он показывает, что изменение поведения в соответствии с нерыночными установками предполагает резкое расширение соображений, которые принимаются во внимание индивидами» [17].

Подавляющее большинство законов и регулирующих мер способствует перераспределению богатства. Одним из направлений исследований в рамках теории общественного выбора является изучение государственной политики при помощи модели, в которой законодатели выступают в роли посредников при перераспределении богатства. Если человек преследует свой собственный интерес в частных сферах, почему бы не предположить, что он будет столь же эгоистичным, став чиновником или законодателем? Эмпирическая проверка последнего предположения временами дает тревожную информацию, и из этого сторонники теории общественного выбора делают вывод, что антимонопольное законодательство действительно является в первую очередь средством, при помощи которого неэффективные производители одерживают победу над своими более удачливыми конкурентами в зале суда, а не сталкиваясь с ними лицом к лицу на рынке. Антимонопольное регулирование может олицетворять наименее очевидную в наше время форму «всеобщего благосостояния», при которой оно предполагает передачу богатства от тех, кто его создает, тем, кто этого не делает. В контексте антимонопольного законодательства возникают следующие важные вопросы, касающиеся ведения бизнеса или заключения сделок: Кто являлся свидетелем? Кто подавал в суд: потребители или только конкуренты? Какую они из этого извлекли выгоду? Каким было состояние экономики и отрасли? И, что самое важное, чье благосостояние возросло благодаря применению антимонопольных законов?

Теория общественного выбора сопоставляет результаты принуждения с тем, что представляет собой общепризнанные ключевые характеристики чрезмерной рыночной власти. Поскольку монополия по определению повышает цены и сокращает выпуск, удачные меры антимонопольного принуждения должны вызвать снижение цен и увеличение выпуска. Сторонники теории общественного выбора обращаются к фактам, чтобы понять, достигает ли антимонопольная политика тех целей, на которые она направлена. Если само применение антимонопольных законов вызывает повышение цен или сокращение выпуска, то вмешательство государства со всей очевидностью оказалось неудачным, приведя к неэффективному распределению ресурсов и нанеся вред потребителям.

Значительное внимание было уделено обоснованию выбора целей антимонопольного регулирования и приведения их в соответствие с принципами экономической теории. В идеале главный удар Федеральной торговой комиссии и Министерства юстиции должен быть направлен на те отрасли или фирмы, в которых наблюдается максимальная рыночная власть, измеренная каким-либо разумным образом. Однако факты говорят о том, что антимонопольное регулирование - это дымовая завеса для извлечения частной выгоды. Антимонопольное законодательство, якобы защищающее интересы потребителей, может нанести им убытки, и это не случайность, а закономерность.

Главной мишенью антимонопольной политики являются известные фирмы, а не неэффективные. Там, где существует монополия, цена по определению должна превышать уровень предельных издержек. (Там, где нет рыночной власти - или, говоря на языке экономистов, существует «совершенная конкуренция» - цена равняется предельным издержкам). Тем не менее, статистические исследования позволили обнаружить, что выбор ответчиков по антимонопольным судебным делам невозможно оправдать лишь на том основании, что их судебное преследование будет способствовать повышению эффективности [18].

В работе Лонга, Шрама и Толлисона исследуется влияние показателей потери благосостояния и лежащих в их основе переменных, которые, как утверждает общеизвестная теория, сопутствуют монопольной власти (например, степень концентрации и сверхприбыль), на исковую активность в различных отраслях [19]. Если цели антимонопольного регулирования выбраны соответствующим образом, исков должно быть тем больше, чем больше потери благосостояния. Но оказалось, что эти переменные играют лишь незначительную роль в объяснении исковой активности. Напротив, переменной, которая строго коррелировала с этой активностью в рамках некоторых итераций модели, был объем продаж отрасли. Иными словами, отрасль тем вероятнее становилась объектом антимонопольного регулирования, чем крупнее она была. Кто мог бы выиграть от того, что целью антимонопольной политики является всего лишь размер, а не реальная неэффективность отрасли? Конечно же, мелкие конкуренты, но выгоду могут извлечь и специалисты в области антимонопольного права, делающие вид, что поймали самую крупную рыбу, в погоне за карьерным ростом или доходными должностями, которые они смогут занять после ухода с государственной службы.

В недавних исследованиях, охватывающих гораздо более подробные данные и включающих переменные, которые, казалось бы, вполне позволяют объяснять антимонопольную политику «интересами общества», чтобы подтвердить ее значимость, тем не менее, делается вывод, что антимонопольное законодательство применялось не из соображений эффективности [20].

Регуляторы защищают интересы фирмы из округов надзирающих за ними конгрессменов. Тот факт, что Конгресс реагирует на давление со стороны групп с особыми интересами, никого не удивляет. Но может ли такой регулирующий орган, как Федеральная торговая комиссия, бюджет которой формируется надзирающими за ним конгрессменами, в свою очередь, не находиться под влиянием предпочтений этих самых конгрессменов, действующих в интересах соответствующих групп? Как заметил Ричард Познер, «благополучие избирателей законодателя может в несоразмерно большой степени зависеть от нескольких ключевых отраслей. Содействие их развитию становится одной из важнейших обязанностей представителя округа» [21].

В свете этого Фейт, Ливенс и Толлисон подвергли анализу исковую активность Федеральной торговой комиссии, «чтобы понять, существует ли тенденция к тому, чтобы эти результаты приносили пользу фирмам, которые работают под юрисдикцией членов комитетов Конгресса, располагающих серьезными бюджетными средствами и полномочиями по надзору в отношении к ФТК» [22]. Оказалось, что судебные дела чаще прекращались в округах, представители которых участвовали в работе органов контроля. Несмотря на то, что это не объясняет, что же побуждало к отказам от прекращения дел, авторы приходят к разумному выводу, что «представительство в определенных комитетах, по-видимому, ценится при судебных разбирательствах по поводу нарушения антимонопольного законодательства... Представительство имеет значение при определении результатов политики» [23].

Еще одно исследование деятельности Федеральной торговой комиссии, предпринятое Барри Вейнгастом и Марком Мораном, позволило обнаружить «значительное и серьезное влияние со стороны подкомитетов Конгресса, имеющих отношение к делу» [24]. Разумеется, необходимо, чтобы Конгресс в лице избранных нами представителей нес ответственность за удачную или неудачную деятельность этой организации, но благодаря этому исследованию становится очевидным, что не следует думать, будто антимонопольное законодательство применяется объективно.

Окружные прокуроры имеют собственные интересы. Когда антимонопольное законодательство встает на защиту «общественного интереса», часто случается, что это интерес лиц, применяющих антимонопольные законы, в особенности, юристов, которые кровно заинтересованы в приобретении репутации, или индивидов, которые получают иную выгоду от судебного разбирательства. В одной из работ, в основу которой легли интервью с юристами и экономистами Федеральной торговой комиссии, было обнаружено, что юристы сильнее заинтересованы в быстрых судебных разбирательствах, чтобы получить ценный опыт, полезный в любой другой области. Экономисты, которые, как правило, принимаются на работу в организацию на длительный срок, обычно предпочитают более затяжные процессы против отраслей [25]. Стимулы государственных обвинителнй, участвующие в антимонопольных процессах, придают правдоподобие выводу, что в судебном порядке обычно преследуются те отрасли, которые находятся «на виду» (например, с высокими объемами продаж). Ясно, что если бы целью регулирования действительно являлась эффективность, никто бы не стремился подвергнуть ему отрасль или фирму, которые уже являются конкурентными.

Представленный выше анализ эгоистичных побуждений не является исчерпывающим, но он согласуется с выводами еще одного исследования о том, что важным результатом последовательного применения Акта Робинсона-Пэтмена, объявившего вне закона ценовую дискриминацию, было перераспределение богатства от крупных розничных магазинов одной фирмы к более дорогим небольшим семейным магазинам [26]. Если антимонопольные законы применяются в честолюбивых целях, тот факт, что потребители получают выгоду от снижения цен и расширения выпуска продукции, нередко играет второстепенную роль.

Идея о том, что антимонопольная политика может использоваться в частных интересах, недавно нашла убедительное подтверждение в процессах против компаний Уол-Март и Майкрософт, двух конкурентных фирм, которые продолжают снижать цены и предлагать потребителям новые продукты и все более выгодные условия заключения сделок. В то время как потребители практически не выражали недовольства этими фирмами, это определенно делали их конкуренты. Когда в 1993 г. компанию Уол-Март обвинили в хищническом ценообразовании, судебные процессы были инициированы не потребителями, а местными аптеками, которым пришлось снизить свои цены. Особенно ярко проявилось лицемерие в судебных преследованиях против компании Майкрософт. До выпуска на рынок операционной системы Windows 95, служба AOL (национальный Интернет-провайдер, самая крупная коммерческая онлайновая служба в США - Прим. перев.) утверждала, что компании Майкрософт не следует разрешать отображать свою собственную сетевую службу Microsoft Network - непосредственного конкурента AOL - на рабочем столе Windows в форме иконки, по которой можно щелкнуть мышью, потому что это может вызвать несправедливую конкуренцию. Как утверждали критики, «монополия» Майкрософта в области операционных систем рабочего стола якобы позволила бы компании усилить рычаги для установления монополии в области онлайновых услуг. Как оказалось, проект с Microsoft Network потерпел неудачу, и компания Майкрософт свернула его, предложив AOL стать частью операционной системы Windows. Иконка AOL появилась на рабочем столе Windows, и только тогда AOL перестала выражать недовольство.

Корень монополии - это государство

Joseph A. Schumpeter, Capitalism, Socialism and Democracy, New York: Harper and Row, Publishers, 1942, p. 82.

В основе антимонопольной политики лежит идея, что частные фирмы, добившиеся господства на рынке путем внутреннего роста и энергичной конкуренции, представляют собой угрозу потребителям. Тем не менее, нередко, как это случилось, когда автомобили и компьютеры стали общедоступными товарами, именно благодаря предполагаемым монополистам у потребителей появляется бесчисленное множество возможностей выбора. Например, сложное программное обеспечение и вычислительная мощность, которые благодаря современным предполагаемым монополистам стали доступными по цене ниже $2000, двадцать лет назад обошлись бы среднему индивиду в десятки тысяч долларов. Как указывает Йозеф Шумпетер, «по мере того, как мы вникаем в детали и глубже исследуем отдельные виды товаров, в которых прогресс заметен в наибольшей степени, следы нас ведут прямиком к дверям крупных концернов, и нам в голову приходит ужасное подозрение, что, если не сдерживать крупный бизнес, он мог бы внести гораздо больший вклад в формирование уровня жизни» [27]. Размер частной фирмы не имеет значения, ситуация на рынке постоянно меняется. Допуская, что экономический «пирог» и рыночная доля могут оставаться неизменными, антимонопольная политика практически не принимает во внимание динамический характер рынка и значение этого динамизма для потребителей.

Если оставить в стороне либертарианский аргумент, что любая фирма обладает естественным правом «ограничивать торговлю» товарами, которые она создает и которые находятся в ее собственности, представление, что фирмы могут стать монополиями, опирается на неправильное понимание изменчивой природы рыночной экономики. Лучшим определением по-прежнему остается то, которое дал Йозеф Шумпетер, назвав рыночный процесс «созидательным разрушением». Он утверждает, что фирмы борются за то, чтобы «выстоять, когда почва уходит у них из-под ног». В таких условиях поведение, которое характеризуется как монополистическое, может означать просто попытки выжить и сохранить эффективность. Достаточно обратить внимание на многие, казалось бы, непрозрачные институты, к примеру, использование больших ЭВМ, от которого пришлось отказаться благодаря неожиданной конкуренции.

Таким образом, в то время как размер частных фирм не является законным основанием для беспокойства, монопольная власть, основанная на принуждении - того рода, что заставляет бить в набат - действительно существует и должна быть ликвидирована. Однако монопольная власть не возникает как результат мимолетных результатов образующего рынок добровольного обмена. Она вытекает из государственного ограничения входа на рынок, запрета конкуренции. Когда-то подобной защитой от конкуренции в области некоторых своих услуг пользовалась компания AT&T. Всегда имеет смысл первым делом ликвидировать монополию, дарованную государством, например, исключительное право на электроснабжение и монополию Почтовой службы США на почтовые отправления первого класса. Однако отказ от подобного особого режима ни в коем случае не служит доказательством того, что он должен коснуться частных фирм, которым по воле случая довелось стать крупными.

Следует прекратить отождествлять власть, приобретенную благодаря успеху на свободном рынке, с властью, дарованной и поддерживаемой государством. Заслуживающим своего названия «антимонопольный» на самом деле будет тот закон, который ликвидирует подлинную монопольную власть, дарованную государством - тарифы, квоты, лицензионные ограничения и исключительные права. К сожалению, антимонопольные законы помогают созданию искусственной монопольной власти под давлением групп с особыми интересами. Следует признать, что монополия, основанная на принуждении, - это форма социальной помощи для корпораций, каковой она в действительности и является, а не обязательный атрибут свободного рынка.

Антимонопольная политика нарушает индивидуальные права

Помимо того, что антимонопольная политика на самом деле представляет собой вмешательство в благоприятную для потребителей деятельность деятельность - что противоречит ее заявленным целям - и того, что ею часто злоупотребляют те, кто использует ее как средство перераспределения богатства, она попирает ключевые индивидуальные права.

Антимонопольное законодательство невозможно применять, не нарушая права фирм, которые подвергаются регулированию. Антимонопольные законы предполагают, что потребители имеют «право» на продукцию фирмы, что заменяет право фирмы ограничивать продажи своей собственной продукции. «Ограничение торговли», дискредитированное антимонопольной политикой, в действительности представляет собой не что иное, как отказ продавать продукцию, находящуюся в чьей-либо собственности.

Американцы должны согласиться с тем, что фирма имеет право не продавать принадлежащую ей продукцию. Это право, прежде всего, вытекает из того факта, что по закону никого нельзя заставить производить продукты. Потребитель не имеет законного права на собственность любой фирмы, кроме, разумеется, того случая, когда они договорились между собой о добровольном обмене. Из права не расставаться со своей собственностью следует, что производитель имеет моральное право назначать на свои собственные товары любую цену, которую рынок будет в состоянии заплатить, точно так же, как потребитель имеет право вообще не покупать эти товары. Корни антимонопольной политики кроются в этатистском представлении, что бизнес «в принципе не имеет права распределять свою собственность тем способом, который он считает подходящим, а обладает лишь относительной свободой при условии, что он помогает максимизировать функцию определенной общественной полезности. Это значит, что ни одно предприятие не обладает правом собственности, если эта собственность может быть перемещена в иную сферу ради расширения производства» [28]. Антимонопольная политика во многом и неизбежно является деспотичной и служит ярким примером правления людей, а не правления права.

Путь к отмене

Складывается впечатление, что движущей силой антимонопольной политики является скорее стремление к достижению частных целей, чем желание сократить омертвленные затраты (deadweight loss) или повысить эффективность экономики. Исчисляемая десятилетиями история антимонопольного регулирования дает достаточно оснований считать, что оно не способствует повышению благосостояния потребителя, а, напротив, потворствует карьерным амбициям надзирающих за его выполнением конгрессменов, а также фирмам, которые рассчитывают, что смогут помешать более удачливым конкурентам. Точно так же часто антимонопольное регулирование и применение антимонопольных законов ведут к повышению цены и сокращению выпуска продукции монополиста, разрушая незамеченные источники эффективности. На пороге нового столетия вера в то, что антимонопольные законы в первую очередь защищают потребителей, заслуживает дополнительного, критического и всестороннего рассмотрения в Конгрессе.

Для начала Конгресс мог бы сделать следующее.

Назначить слушания. Конгресс должен назначить слушания по поводу как исходных предположений, так и реальных последствий антимонопольной политики. Целью подобных слушаний должно стать проведение различий между властью, добытой политическим путем, и властью, приобретенной благодаря добровольным сделкам на рынке. Слушания также должны предусматривать изучение концепции права производителя на принадлежащую ему собственность и потребовать от сторонников антимонопольной политики объяснить, почему производители не имеют права собственности на свою продукцию. Нужно также выяснить, в каком случае и каким образом принудительные меры могут способствовать появлению издержек поиска ренты, превышающих возможные социальные потери, предотвращенные путем ликвидации предполагаемой монополии. Слушания также послужили бы подходящим поводом для рассмотрения вопросов отмены запрета per se применительно к таким видам деятельности, как установление цен.

Положить конец монополии, дарованной государством. Конгрессу следует признать, что государственное принуждение и запрет на конкуренцию являются серьезным источником монопольной власти в экономике. Примерами являются Почтовая служба, государственные школы, исключительные права на электроснабжение и т.д. В ходе этого Конгресс будет вынужден пересмотреть доводы в пользу противозаконной деятельности в частном секторе, которая считается приемлемой, если осуществляется государством. Например, установление цен - это якобы плохое дело; тем не менее, иногда оно является единственной функцией государственных учреждений, таких как бывшая Комиссия по торговле между штатами, служба сбыта сельскохозяйственной продукции и органы регулирования коммунального хозяйства. В частном секторе фирмы, пытающиеся установить цены на неэффективном уровне, могут обойти конкуренты. Но в случае установления цен государством таких спасительных мер не существует.

Разработать для органов, применяющих антимонопольные законы, критерии на основе показателей работы фирм. В период перехода от нынешнего положения дел к отказу от антимонопольного регулирования Конгресс должен наказывать Министерство юстиции и Федеральную торговую комиссию - возможно, через сокращение их бюджетов - всякий раз, когда они не могут определить «монополию» с точки зрения масштаба нанесенного ею «социального вреда». Иными словами, прежде чем предпринимать конкретные меры, органы антимонопольного регулирования должны продемонстрировать Конгрессу, что цена выросла, а выпуск сократился или сократится в будущем, а после применения этих мер продемонстрировать при помощи соответствующих количественных показателей, что потребители от этого выиграли. Такая промежуточная стратегия позволит сделать очевидным тот факт, что предполагаемых социальных потерь, возникающих по вине частных фирм, просто не существует, и сдержать стремление за счет потребителей сделать карьеру в органах антимонопольного регулирования.

Запретить подачу исков конкурентами. Презумпция должна измениться таким образом, что к истцам по антимонопольным делам, которые являются конкурентами фирмы, против которой, как они надеются, будет применено антимонопольное законодательство, следует относиться с крайней подозрительностью и предотвращать подачу ими исков. Конкретным начальным предложением было бы лишение прямых конкурентов права подавать иск на сокращающую цены фирму [29].

Максимизировать ответственность Конгресса. Во властных кругах широко распространено мнение, что, в конечном итоге, реформа должна повлечь за собой установление прямой ответственности Конгресса перед обществом за издержки регулирования, потребовав голосования по вопросам принятия (в как можно более короткие сроки) важных норм и правил. В равной степени Конгресс должен нести ответственность за доверие к антимонопольной политике. Например, Конгресс должен иметь возможность сказать «нет» всякий раз, когда Министерство юстиции или Федеральная торговая комиссия устанавливают общие правила, которые служат ориентиром для будущего развития, такие как мировые соглашения согласия и руководства по слияниям.

Заключение

Антимонопольное регулирование прочно слишком устоялось в качестве политики, чтобы можно было обеспечить его немедленную отмену, хотя это должно быть конечной целью любой постепенной реформы. Добиться этой отмены - вполне разумная цель для начала нового столетия. Политики высокого ранга должны ускорить претворение в жизнь этой идеи и сделать так, чтобы XXI в. был свободен от лицемерия антимонопольной «кормушки». Конгресс должен проводить такую политику, которая сделает очевидным перераспределительный и противоречащий интересам потребителей характер антимонопольного регулирования. В процессе пересмотра антимонопольной политики Конгресс должен предотвратить возбуждение новых антимонопольных исков, опирающихся на новомодные теории антиконкурентного поведения, которое неожиданно заняло место тех видов деятельности, которые в настоящее время считаются полезными для покупателя, например, хищнического ценообразования (снижения цены). Одна из подобных теорий настаивает на активном правоприменении, исходя из предположения о существовании «неценового хищничества» - попытки превзойти конкурентов путем снижения их прибылей за счет изменения качества продукции или интенсивности рекламы [30]. Однако от этого соперничества зависит и им в действительности определяется жизнь рынка.

Применение антимонопольных законов продемонстрировало полное непонимание того, в каких случаях возбуждение антимонопольных дел может принести выигрыш потребителям, а в каких оно способствует только перераспределению богатства в пользу групп с особыми интересами. Результатом подобной политики стало наложение взысканий и лишение свободы индивидов, поведение которых ни только никому не нанесло вреда, но и принесло кому-то пользу. Будем надеяться, что политики высокого ранга раз и навсегда поймут, что государство не в состоянии защитить общество от монопольной власти, потому что само является ее источником. Если реформаторы искренни в своем желании защитить общество и свободные рынки, власть монополии, основанная на принуждении, возможно, станет рассматриваться не как атрибут свободного рынка, а как формой социального обеспечения для корпораций, предоставленного государством, которой она на самом деле является.

[1] ^*Клайд Уэйн Крюс-младший является стипендиатом-исследователем Института конкурентного предпринимательства, где он занимается изучением издержек и тенденций в области государственного регулирования и других экономических проблем. Ранее Уэйн был советником по юридическим вопросам сенатора Фила Грэмма, ответственного за вопросы реформы государственного регулирования и социального обеспечения. До этого Уэйн работал экономистом в Фонде «Граждане за здоровую экономику» (Citizens for a Sound Economy Foundation (CSEF), а еще раньше - экономистом в Управлении по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. Им опубликованы статьи на тему экономической политики в таких изданиях, как the Wall Street Journal, Journal of Commerce, the Washington Times, the Electricity Journal, the Journal of Regulation and Social Costs и т.д. Уэйн получил степень MBA в колледже Вильгельма и Марии и степень бакалавра естественных наук в Колледже Лендера (Гринвуд, Южная Каролина).

[2] Reason Interview: George Stigler. Reason, January 1984, p. 46. Однако Стиглер неодобрительно относился к Акту Клейтона, который он считал «досадным» и «маловажным»

[3] Alan Murray, Merger Wave May Put Spotlight on Antitrust. The Wall Street Journal, April 8, 1996, p. A1.

[4] ^* Общественно-политическая некоммерческая сеть кабельного телевидения, радио и Интернет-вещания. Создана в 1979 с целью освещения политической жизни страны и организации прямой связи граждан с политиками. Ведет прямые передачи заседаний Палаты представителей Конгресса США. - Прим. перев.

[5] Al Kamen, .Good Night David, Herbert and Donald. The Washington Post, July 19, 1996, p. A25.

[6] Dole Criticizes U.S. Actions on Microsoft, The New York Times, July 31, 1995, section 1, page 35.

[7] House Budget Committee Recommends Abolition of FTC in FY 1997 Resolution,. BNA Antitrust and Trade Regulation Report, Vol. 70, No. 1761, May 9, 1996, p. 501.

[8] Murray Rothbard, Power and Market: Government and the Economy, Kansas City: Sheed, Andrews and McMeel, Inc., 1970, p. 61.

[9] See Joseph A. Schumpeter, Capitalism, Socialism and Democracy, New York: Harper and Row Publishers, 1942.

[10] Итоговые выводы о полезных эффектах этих видов деятельности см в работе The Competitive Enterprise Institute's Antitrust Terrible Ten: Thinking Critically about Antitrust Policy, by Clyde Wayne Crews Jr., forthcoming.

[11] См., к примеру, Robert Crandall, Why is the Cost of Environmental Regulation So High?, Center for the Study of American Business, Policy Study Number 110, February 1992.

[12] George Stigler, «The Theory of Economic Regulation». Bell Journal of Economics and Management Science, 2, 1971, p. 3.

[13] Подробный анализ взглядов представителей Чикагской школы в отношении антимонопольной политики см. в работе Robert H. Bork, The Antitrust Paradox: A Policy at War with Itself, New York: Basic Books,1978.

[14] Sam Peltzman, .Toward a More General Theory of Regulation, Journal of Law and Economics,19, August 1976, pp. 211-40.

[15] См. Robert D. Tollison, .Public Choice and Antitrust,. (With Comments), Cato Journal, Vol. 4, No. 3, Winter 1995, pp. 905-932.

[16] Thomas J. DiLorenzo. The Antitrust Economists. Paradox, Austrian Economics Newsletter, The Ludwig von Mises Institute, Summer 1991.

[17] James Buchanan, .Toward Analysis of Closed Behavioral Systems,. in James M. Buchanan and Robert D. Tollison, ed., Theory of Public Choice, Ann Arbor: University of Michigan Press, 1972, p. 22.

[18] See Richard Posner, .A Statistical Study of Antitrust Law Enforcement, Journal of Law and Economics, October 1970, pp. 365-419.

[19] Long, Schramm and Tollison .The Economic Determinants of Antitrust Activity,. Journal of Law and Economics, Vol. 16, October 1973, pp. 351-364.

[20] Gerald Miller, William F. Shughart and Robert D. Tollison, Antitrust Policy and Industry Performance, manuscript, Center for the Study of Public Choice, 1990.

[21] Richard Posner, The Federal Trade Commission, 39 University of Chicago Law Review, 1969, p. 83.

[22] Roger L. Faith, Donald R. Leavens and Robert D. Tollison, Antitrust Pork Barrel, Journal of Law and Economics, Vol. XXV, October 1982, pp. 330-331.

[23] Ibid. p. 342.

[24] Barry R. Weingast and Mark J. Moran, .Bureaucratic Discretion or Congressional Control? Regulatory Policymaking by the Federal Trade Commission,. Journal of Political Economy. 91:5, 1983, pp. 765-800.

[25] См. R. A. Katzman, Regulatory Bureaucracy: The Federal Trade Commission and Antitrust Policy, Cambridge, Mass.: MIT Press, 1980; Carolyn Weaver, The Decision to Prosecute: Organization and Public Policy in the Antitrust Division, Cambridge, Mass.: MIT Press, 1977; Kenneth G. Elzinga and William Breit, The Antitrust Penalties: A Study in Law and Economics, New Haven: Yale University Press, 1976..

[26] См. Ryan Amacher, Richard Higgins, William Shughart II and Robert Tollison, .The Behavior of Regulatory Activity Over the Business Cycle: An Empirical Test,. Economic Inquiry, 1985, pp. 7-19.

[27] Joseph A. Schumpeter, Capitalism, Socialism and Democracy, New York: Harper and Row, Publishers, 1942, p. 82.

[28] Fred L. Smith, Jr., Why Not Abolish Antitrust? Regulation, January/February 1983, p. 25.

[29] See Donald J. Boudreaux and Andrew N. Kleit, Cleaning Hands in Predation Cases: A Modest Proposal to Improve Predatory-Pricing Suits, Washington, D.C,: Competitive Enterprise Institute, October 1996; Donald J. Boudreaux and Andrew N. Kleit, How the Market Self-Polices Against Predatory Pricing, Washington, D.C.: Competitive Enterprise Institute, June 1996.

[30] См. Steven C. Salop and David T. Scheffman, Raising Rival's Costs, AEA Papers and Proceedings, Vol., 73, No. 2, May 1983, pp. 267-271. Ответ на это см. в работе Donald J. Boudreaux, Turning Back the Antitrust Clock: Nonprice Predation in Theory and Practice, Regulation, Fall 1990, p. 45-52.